Art-sluza

М. БАГДАСАРЯН — Здравствуйте, друзья, должна вам сразу сказать, что я счастлива абсолютно, потому что оказаться в одной передаче, да почти на целый час между поэтом и писателем — ситуация невероятная. Я могу загадывать каждую секунду желание и быть уверенной в том, что любое мое желание исполнится. Здравствуйте, Василий Павлович!

В. АКСЕНОВ — Здравствуйте, Марина, здравствуйте, Тимур.

М. БАГДАСАРЯН — Привет, Тимур.

Т. КИБИРОВ — Здравствуйте.

М. БАГДАСАРЯН — Ну что, начнем про «Вольтерьянцев и вольтерьянок»?

В. АКСЕНОВ — Давайте, почему нет? Повольтерьянствуем.

М. БАГДАСАРЯН — Повольтерьянствуем с удовольствием. Откуда вообще идея? Как все начиналось?

В. АКСЕНОВ — Очень не вдруг, идея бродила лет 10 в башке. У меня так всегда бывает, вдруг что-то такое возникает, я подумаю-подумаю, потом отбрасываю, проходит год, еще там что-то. Эта идея переписки Екатерины и Вольтера все время бродила в голове, и большую роль играл именно момент заочности, то, что они никогда не встречались с Вольтером, а 15 лет поддерживали переписку. У меня как-то мелькнула мысль, что хорошо бы их все-таки познакомить, чтобы они пообщались лично, и даже, может быть, телесно. И опять прошло. Потом я начал записывать какие-то моменты наблюдений, которые, возможно, потом пригодились бы при разработке этой темы.

М. БАГДАСАРЯН — Наблюдений какого рода?

В. АКСЕНОВ — Литературного, сугубо литературного рода. За это время как-то поневоле возникали источники — я увидел в книжном магазине в Вашингтоне книгу «Влюбленность в Вольтера», и там прочел о его романе с маркизой Эмели Дюшатле. Это замечательный роман, смешной и трагический, но основанный сугубо на документальных письмах, на переписке Эмели и Вольтера. Потом мне попала в руки гениальная совершенно книга «Век Вольтера», ее написали два американца французского происхождения, муж и жена Дюран, вот такой толщины, здоровенная, радиослушатели не видят, но поверьте, что …

М. БАГДАСАРЯН — Такой кирпич?

В. АКСЕНОВ — Кирпич, да, и там про Вольтера, про всю эту компанию энциклопедистов — Дидро, Д”Аламбера — про всех, и про их девушек, и про салоны прекрасных дам в Париже, которые, собственно говоря, и творили всю эту обстановку, понимаете, энциклопедическую, такую бунтарскую, против лицемерия Луи IV. Кроме того, там масса всяких деталей о жизни 18-го века. Например, как отправляли почту, сколько времени требовалось для того, чтобы письмо пришло из Вероны в Лондон. Понимаете, оказывается, всего семь дней. Разные детали, как, например, делались мельчайшие какие-то вещицы, в каком состоянии было открытие парового котла, как этот самый Д”Аламбер исследовал силу ветров, смысл музыки и так далее. В общем, невероятные какие-то данные, без этой книги я бы, наверное, не смог начать писать.

Т. КИБИРОВ — Василий Павлович, я вот что хотел у вас спросить. Вы сейчас говорили о некой предыстории написания этого романа, о том, что, насколько я понял, подвигло вас в некотором смысле безумная история 18-го столетия?

В. АКСЕНОВ — Ну, конечно, и такая необычность невероятная. По сравнению даже с 19-м веком это совсем другое.

Т. КИБИРОВ — Да, совершенно, но когда я читал это ваше произведение, мне казалось, что вы просто упиваетесь стилизацией, и насколько стилизация этого удивительного языка 18-го столетия, насколько вот это было двигателем…?

В. АКСЕНОВ — Вам правильно показалось, это была, собственно говоря, главная цель для меня. Если так можно сказать, организовать язык, сделав такую стилизациею под 18-й век, или использовать это более пластично, смешав с какими-то элементами современного тусовочного языка. Для этой книги мне нужно было сделать свой странный язык, и я старался попасть в яблочко, очень долго у меня не получалось, иногда мне хотелось бросить все это дело, потом вдруг я что-то такое нашел, я не могу даже сейчас точно сказать что, но у меня свободно все потекло и именно так, как хотелось.

М. БАГДАСАРЯН — Я прошу прощения, прервемся, потому что у нас есть вопрос, если я правильно понимаю, наденьте, пожалуйста, наушники, Василий Павлович.

В. АКСЕНОВ — Да? Алло, здравствуйте.

М. БАГДАСАРЯН — Здравствуйте, вы в эфире, представьтесь, пожалуйста.

— Здравствуйте, меня зовут Лена, здравствуйте, Василий Павлович.

В. АКСЕНОВ — Здравствуйте, Лена.

— Василий Павлович, я очень рада слышать вас, лет 15 назад была потрясена прочтением книги вашей мамы, но у меня вопрос лично к вам. В книге «Московская сага» мне очень понравился образ Цицилии, кто был ее прототипом? Это сильная женщина, уникальная, меня она очень сильно потрясла.

В. АКСЕНОВ — Спасибо за вопрос. Прототип был, но не прямой, конечно. Это была первая жена моего отца Павла Васильевича Аксенова, Цицилия Яковлевна Шапиро, она была такая партийная фанатичка, но очень милый, наивный, чудесный человек. Она мать моей сестры Майи Павловны, которая живет всю жизнь в Москве. Она сначала, когда прочла роман, сказала: «Ты мою маму как-то так изобразил…» Она была сначала недовольна, а потом это стал ее любимый образ.

М. БАГДАСАРЯН — У нас есть еще один звонок, а потом мы вернемся к разговору о вольтерьянцах и вольтерьянках. Итак, пожалуйста, вы в эфире.

— Василий Павлович, во-первых, я думаю, вы согласитесь, если мы вместе выразим Радио «Культура» благодарность за эту передачу, а к вам двойной вопрос. Первый вопрос: как бы вы охарактеризовали свой стиль? А вторая часть такая: к сожалению, в основной массе у нас население плохо знает историю, очень хорошо вы сделали, что обратились к ней, но так как я не читал, поэтому спрашиваю, скажите, пожалуйста, ваш роман ориентирован на элитного или на широкого читателя? Огромных вам успехов в вашем творчестве, спасибо.

В. АКСЕНОВ — Спасибо за вопрос, очень интересные вопросы. Как бы я назвал свой стиль в этом романе? Можно назвать архаическим модерном или модернистской архаикой, что-то в этом роде. А насчет читателя? Это весьма сложный вопрос. Дело в том, что, мне кажется, мы, писатели, люди, возникшие в 60-е годы и отдавшие всю свою жизнь роману самовыражения, сейчас не можем стремиться к читателю массовому. Потому что у массового читателя голова забита, увы, колоссальным количеством шлака, потребительского, коммерческого, развлекательного, у массового читателя утрачен вкус к литературному. Вы знаете, сейчас в России самое плебейское слово это «элитный», везде мы видим элитные дома, элитные квартиры и так далее. Я не к элитной публике апеллирую, а к литературной публике. Я не имею в виду только авторов, писателей-коллег, а тех активных читателей литературы, о которых говорил еще Андрей Белый, что вот эти люди наслаждаются словом, они не просто читают его глазами, они его еще губами повторяют…

М. БАГДАСАРЯН — Да, смакуют…

В. АКСЕНОВ — Смакуют, артикулируют, он даже говорил такую парадоксальную вещь: «Настоящий читатель читает не глазами, а губами».

М. БАГДАСАРЯН — До звонков радиослушателей мы как раз говорили о языке романа. Большая просьба, Василий Павлович, я просто знаю, что очень многие люди не то чтобы спотыкались, нет, они вот как бы смаковали эти ваши слова, слова типа «облискурация», например. Может быть, мы чуть-чуть просто объясним, что за этим словом стоит?
В. АКСЕНОВ — Облискурация — это смесь обескураженности, облискурация в смысле некой потери ясности, это конфузия какая-то.

М. БАГДАСАРЯН — Некоторая потеря себя, да?

В. АКСЕНОВ — Да, потеря себя, и ориентации, вот что такое облискурация.

М. БАГДАСАРЯН — А плентоплевательство?

В. АКСЕНОВ — Плентоплевательство — это сугубо кадетское, школьное, пацанское, такое хулиганское, ведь им же в кадетском корпусе с самого начала преподавали латынь, французский, они подготавливались весьма в космополитическом таком ключе, и поэтому есть такое выражение плейнтепатеншен — это полномочный посол, тут «пленте» — это «плевать я на вас хотел». Да, плевать мне, и многочисленным образом «плюю на все», значит, я плентоплевательствую на вас.

М. БАГДАСАРЯН — Василий Павлович, так это ваше изобретение или усмотренное вами в кадетском жаргоне того времени?

В. АКСЕНОВ — Нет, это погрешность моя собственная, и «облискурация», и «плентоплевательство». У меня был курс в Америке в университете, где я преподавал, и там я говорил о генезисе романа, в частности российского романа. Как в 17-м веке роман представлял из себя рыночную продукцию анонимного автора, не было вообще такого понятия «авторство», на рынке можно было купить без имени автора. В 18-м веке появились писатели, сразу элитные, что называется, это были безумно богатые люди, которые стали писать, подражая Вольтеру, но антивольтеровские, антизападные утопические романы, например, «Путешествие в страну Афир». К их числу относился, например, Сумароков.

М. БАГДАСАРЯН — Друзья, у нас есть еще вопрос от радиослушателей, и, Василий Павлович, снова наденьте наушники, пожалуйста. Добрый день, вы в эфире.

— Алло, здравствуйте. Меня зовут Оксана, я из Москвы, очень хочу вас поздравить, Василий Павлович, с победой.

В. АКСЕНОВ — Спасибо.

— Вопрос у меня такой. В начале беседы вы очень интересно рассказывали про книгу «Век Вольтера». Отвечая на прошлый вопрос, вы говорили о настоящем читателе, который смакует каждое слово. Мне интересно, относите ли вы себя к настоящему читателю, и если да, то чье слово будете смаковать? И вообще очень интересно узнать у мастера о его литературных пристрастиях?

М. БАГДАСАРЯН — Спасибо, Оксана, спасибо.

В. АКСЕНОВ — Спасибо. Этот вопрос очень часто задается и на него очень трудно ответить, и Тимур, конечно, вы согласитесь со мной, если я скажу, что в течение жизни меняются фигуры самого любимого писателя, самого близкого писателя…

М. БАГДАСАРЯН — Несколько раз меняются даже. Я не писатель и не поэт, но и у меня меняются, Василий Павлович.

В. АКСЕНОВ — Конечно, если вы не пишете, то вы значит творческий читатель, я чувствую, что вы любите это дело, и я бы сказал, что я в этом смысле отношу себя тоже к активному такому читателю, я тоже прочитываю фразу и стараюсь понять ее, ощутить ее запах даже, между прочим. Я недавно в «Огоньке» писал о Юре Казакове. По-моему, он совершенно гениальный писатель, во всяком случае, мастер дюжины гениальных рассказов. Это человек с невероятно повышенным обонянием. Существует такая гипотеза, что обостренное обоняние это признак гениальности. Мы были с ним друзьями, и когда читаешь его фразы, понимаешь такую телесность каждой фразы, запах этой фразы. Он все время что-то нюхал, понимаете, и описывал запах совершенно невероятным образом. Когда-то мы были, что называется, людьми одной толпы, и читали друг друга в периодике, и произносили тогда одну такую самую ходячую фразу 60-х: «Ты гений, старик. Ну, старик, вчера читал тебя, ты — гений!»

М. БАГДАСАРЯН — Друг другу?

В. АКСЕНОВ — Друг другу говорили, и все так радовались друг за друга, все такие гении сидят, столики составляются, расширяются и так далее, и все друг другу говорят: «Ты гений, старик!» Как-то Юра сам говорит: «Ребята, я вчера перечитал один свой рассказ «Арктур, гончий пес», до того потрясающий, что я просто разрыдался.

М. БАГДАСАРЯН — Здорово, очень трогательно.

В. АКСЕНОВ — Да. Я этот сборник, который сейчас вышел в петербургском издательстве «Азбука», замечательный сборник, рекомендую купить, увидите, сразу покупайте, хватайте за любую цену. Я его прочел и оценил личность Юры Казакова, все эти 800 страниц как-то так нахлынули на меня, и я подумал: «Вот такой человек жил среди нас, умер очень рано, это пример величайшего писателя».

М. БАГДАСАРЯН — К сожалению, наша беседа с Василием Павловичем Аксеновым подходит к концу, мы с Тимуром Кибировым присоединяемся к вашим поздравлениям, и поздравляем дорогого и любимого писателя с присуждением премии, которую он вчера получил, мы поздравляем. А я бы хотела нашу беседу с Аксеновым закончить тремя эпиграфами к роману «Вольтерьянцы и вольтерьянки»: «Нет идеи в рожденных». Это Джон Лок. «Нравственный смысл врожден». Это Лейбниц. «Я не понимаю природу мысли, разум ли повелевает руке подняться?» Это Вольтер. Читайте книгу, пишите нам, задавайте вопросы, а мы будем ждать в очередной раз к нам в гости Василия Аксенова. Спасибо, Василий Павлович.

В. АКСЕНОВ — Спасибо, Марина, спасибо, Тимур, было очень приятно с вами беседовать.

Т. КИБИРОВ — Спасибо.

М. БАГДАСАРЯН — Спасибо. До встречи.