Art-sluza

М. БАГДАСАРЯН — Здравствуйте, меня зовут Марина Багдасарян, но я в студии, как вы понимаете, не одна, и дело даже не только в госте. Со мной вместе сегодняшнего гостя принимает Алена Солнцева, редактор отдела «Культуры» газеты «Время новостей». Итак, наш с Аленой гость — Никита Сергеевич Михалков, здравствуйте Никита Сергеевич.

Н. МИХАЛКОВ — Добрый день.

А. СОЛНЦЕВА — Здравствуйте.

М. БАГДАСАРЯН — Добрый день, Алена. Вопрос первый. На этой неделе московский Союз кинематографистов подает в суд на съезд. Ваши действия?

Н. МИХАЛКОВ — Никаких, каждый имеет право поступать, как ему нравится, могут подавать в суд. Дело же не в том, что хотят кого-то другого, потому что кто-то другой что-то может сделать лучше. Вопрос ведь заключается в том, чтоб не было нас. А почему не хочется, чтобы мы были? Потому что эти 5 лет комфортной жизни, когда мы сидели на скамейках, на улице и судились с теми, кто захватил Киноцентр. А теперь мы, выполняя решения предыдущего съезда и свое обещание, дошли до конца, и сегодня понятно, кто что стоит, кто что сделал, как украли у нас этот Киноцентр. Каким образом лозунг о дружбе народов не касался всей собственности, которая была построена Союзом кинематографистов СССР. Собственность осталась на территории тех республик, и нам даже не предложили хотя бы нашу долю вернуть, а дружба народов, она стала проявляться очень остро в центре Москвы на 22-х тысячах квадратных метров в Киноцентре. И когда мы предложили, давайте уж не 32% и 68, а пополам — 50 на 50. Ведь эта территория — наша собственность. Нам сказали «нет». А пока мы переговаривались на повышенных тонах, яйцеголовые юристы все грамотно оформили. И для того чтобы вернуть эту собственность, нужно было потратить 12 тысяч человеко-часов, 286 заседаний судебных и т.д. Мне, клянусь вам, это малоинтересно. Но я просто так воспитан и, памятуя рассказ Пантелеева «Честное слово», я это слово дал, я его выполнил. Я сегодня только что прочел интервью свое, где в эпиграф вынесены мои слова, что правда и истина — не суетлива, она молчалива и спокойна. А любая ложь, она истерична. А, как известно, публичное возмущение придает разумность любому дураку. Это было сказано древними, понимаете. Кричать, шуметь, издеваться, оскорблять друг друга — для этого не нужно большого ума. Таким образом правоты своей добиться нельзя. Устав, в котором сказано, что 75% должны проголосовать за человека, неправильный. Это может быть реально, если буду баллотироваться я и мой водитель Андрюша. Тогда можно набрать такой процент, или когда вообще одна кандидатура. А когда в творческом союзе несколько человек — это уже не реально. Я набираю 64%, и их истерика заключается в том, чтобы никто не баллотировался из нас, а пришли новые люди. Но меня трудно выгнать, потому что я ответственен перед теми людьми, кому я обещал.

М. БАГДАСАРЯН — Это последний срок, на который вы можете быть выбраны?

Н. МИХАЛКОВ — Нет, он вообще не ограничен. Да мне этот-то срок не нужен. Я надеюсь, что мы это закончим и, благополучно наладив механизм, который будет держать Союз и помогать старикам, я совершенно спокойно, с огромным удовольствием уйду вместе со своей командой. Но это не значит, что я прошу: «Дайте мне еще порулить, и тогда я скоро уйду». Нет, я уйду ровно тогда, когда мы выполним свои обязательства.

М. БАГДАСАРЯН — Хорошо, одно из обязательств, несомненно, Музей кино?

Н. МИХАЛКОВ — Да.

М. БАГДАСАРЯН — Как вы предполагаете решать эту проблему? Я имею в виду со строительством и вообще, известны ли какие-нибудь сроки начала этого строительства. Я уже не говорю про конец.

Н. МИХАЛКОВ — Дело в том, что Музей кино не может и не сможет удержаться в Киноцентре, потому что Киноцентр, благодаря нашим предшественникам, имеет совершенно другое назначение. Он отдан «Арлекино», там круглосуточная сауна «Дрозды», казино, стрип-бар и т.д. Представить себе Музей кино или рисунки Эйзенштейна в этом окружении довольно трудно, но сказать «вы уходите, а мы останемся» — так тоже нельзя. Они вложили огромные деньги, это их бизнес. Все это было до нас и теперь, для того чтобы их оттуда попросить и компенсировать их вложения, нужно заплатить как минимум 25 миллионов долларов. А еще есть их партнеры, которые сегодня являются владельцами 68% акций. Но я совершенно убежден, что как бы не решил пленум Союза кинематографистов, в любом случае, если мы остаемся там, то будем пытаться все равно выводить музей оттуда, потому что там, во-первых, тесно, во-вторых, не место. А если продаем, то есть один выход. Допустим, энная сумма, которая будет оговорена, она делится в таких пропорциях, чтобы часть первую Союз получил как компенсацию за продажу, а вторую часть Союз не получит, пока не выйдет музей. Пока будут искать ему место. Я как член президиума Совета по культуре и искусству при президенте уже попросил господина Лаптева, который является секретарем этого Совета, на ближайшем совете перед лицом президента поставить вопрос о строительстве или о нахождении помещения для музея. Тем более что музей находится в списке номер 1 Минкульта по сохранению памятников и музейных реликвий.

М. БАГДАСАРЯН — Пожалуйста, Алена.

А. СОЛНЦЕВА — Вы не считаете, что Музей кино должен стать учреждением Министерства культуры, вы считаете, что его судьба — это забота Союза?

Н. МИХАЛКОВ — Я так не считаю, меня заставили так считать. Если бы было по-другому, они бы давно имели свое помещение. К сожалению, мы заложники еще нашей ответственности перед историей отечественного кино. В Министерство культуры приходят одни люди, приходят другие люди, у кого-то приоритеты музыкальные, у кого-то цирковые, у кого-то телевизионные, шоу-бизнес, а мы остаемся копать на своей грядке. Нам деваться некуда, мы обязаны сохранить Музей кино. Проше всего сказать: «Ребята, вы принадлежите Минкульту, вот с них и спрашивайте». Так можно было бы сделать, но как раз я…

М. БАГДАСАРЯН — То есть механизма воздействия на Министерство культуры и массовых коммуникаций, пока нет. Может, только ваши личные какие-то связи?

Н. МИХАЛКОВ — Я так не могу сказать. Например, то, что Музей кино находится в списке номер 1, это заслуга не только Союза, это заслуга еще и Минкульта, потому что они об этом вспомнили. Это раз. Во-вторых, я беседовал с министром культуры господином Соколовым, и он абсолютно понял нашу проблему, я не увидел в нем такого вежливого равнодушия. Я думаю, что мы будем биться вместе. Другой разговор — приоритеты. Думаю, что если сейчас придет с этим вопросом директор Пушкинского музея, госпожа Антонова, то, конечно, она пройдет вперед нас, потому что значение Пушкинского музея в сознании людей имеет приоритет по отношению по сравнению с Музеем кино.

А. СОЛНЦЕВА — Никита Сергеевич, прошли слухи, уж извините, что мы пользуемся такими источниками, что сценарий «Утомленных солнцем-2» уже закончен.

Н. МИХАЛКОВ — Да.

А. СОЛНЦЕВА — Вы могли бы рассказать о том, какой он сейчас, почему вас не устроило то, что вы читали тогда в Выборге? Как он выглядит сейчас и когда начнется съемочный период?

Н. МИХАЛКОВ — Я не могу сказать, что меня что-то не устроило. Я как раз читал то, что меня устроило, поэтому это и осталось в сценарии. Это два больших фильма, не выходящих одновременно, как 2 серии. Это одна большая картина на 2.15 и вторая большая картина на 2.15. Это Великая Отечественная война, 41-43 год. Некая сага что ли, даже не могу определить жанра. У меня была одна задача. Она очень трудна, она очень страшна. Я об этом говорил несколько раз, выступая по радио и по телевидению. Дело в том, что, так или иначе, но я сын своего времени и того времени, когда были четкие идеологические позиции. Все-таки автором всех фильмов того времени о войне, при всей разности лиц и почерков художников, которые их делали, все равно в результате оставалось государство. И только редкие картины, которые вырывались и тут же получали по шапке, скажем, как замечательная картина Германа «Проверка на дорогах» или картина Шепитько «Восхождение». Я не хочу никого обидеть, я всех не назову, но самое яркое кино, которое хотя бы чуть-чуть выходило за рамки тех идеологических постулатов, которые были для всех едины, тут же вызывало огромный интерес на Западе и у нашего зрителя. Такие фильмы оставались как бы вещью в себе. Это запрещенное кино, но очень талантливое. С другой стороны, я понимаю, что ветераны наши, великие ветераны, они получили свое кино. Почему я не спешу снимать к 60-летию Победы картину? Потому что мне бы хотелось, чтобы эта волна телесериалов, которая сейчас будет идти к 60-летию, прошла. Тогда я спокойно, через какое-то время смогу выпустить свою картину. Моя задача попытаться сделать так, чтобы молодой человек 16, 18 или 25 лет, придя в кинотеатр, после 10 минут фильма не ушел. Я тешу себя надеждой, что если он 20 минут усидит, он уже не уйдет. Суждено ли осуществиться этой надежде, не знаю.

А. СОЛНЦЕВА — Это будет масштабное полотно, батальные сцены? Это дорогая картина?

Н. МИХАЛКОВ — Это дорогая картина. Она стоила бы ровно столько, сколько стоил бы «Сибирский цирюльник», если бы он не субсидировался нашими французскими партнерами, которые безумное количество денег потратили впустую, предполагая, что они контролируют их. Русским деньги давать нельзя. Они потратили 43 миллиона, из них 32 миллиона западных. Кстати, я хочу развеять этот миф. Господин Жириновский присылает на съезд Союза кинематографистов телеграмму на правительственном бланке с требованием убрать Михалкова. Аргументы невероятные. Михалков не живет в стране, он снимает фильм для заграницы и он не разбирается в наших реалиях. Но дело не в этом. Дело в том, что опять он поднял вопрос, что я какие-то мифические 20 миллионов должен государству и т.д. Я хочу сразу закрыть этот вопрос раз и навсегда. По крайней мере, перед теми людьми, кто слушает меня сейчас по радио. Картина «Сибирский цирюльник» стоила 43 миллиона, из них 32 миллиона это не русские деньги, это деньги наших западных партнеров. Один миллион дало «Госкино» и 10 миллионов распорядился дать Черномырдин — это деньги из индийского долга. Из них мы миллион двести заплатили в налог, миллион нам обошлись МЧС и армия МВД и 100 тысяч отдали на реставрацию колокольни Ивана Великого, на которой нам разрешили снимать. Сегодня картина «Утомленные солнцем-2», включая все батальные сцены и компьютерную графику, будет стоить между 20 и 22 миллионами долларов, если мы хотим, чтобы это было качественно. Причем, я очень рассчитываю на партнерство со стороны Германии, потому что там довольно большое значение имеют немецкие персонажи и, я надеюсь, что они войдут, даже если не деньгами, то просто технологией, техникой, костюмами, актерами и т.д. И в этом случае с нашей стороны стоимость картины будет приблизительно 12-15 миллионов.

М. БАГДАСАРЯН — Скажите, пожалуйста, очень успешный проект с Первым каналом фильм «Ночной дозор» получил в прокате ошеломительную сумму — 7 или 9 миллионов.

Н. МИХАЛКОВ — Нет, 16.

М. БАГДАСАРЯН — 16 миллионов. В принципе, вы рассчитываете на то, что эти деньги теперь можно вернуть просто с российского проката?

Н. МИХАЛКОВ — Смотрите, чистая арифметика. Если бы сегодня я выпускал «Сибирского цирюльника», мы собрали бы 29 миллионов долларов. Когда мы выпускали его, было 36 кинотеатров, а сегодня их более 700. Поэтому мы до сих пор держим 4-е место, хотя выпускались тогда. Я убежден, что умные люди, которые вложились в строительство кинотеатров, они понимали, с какой невероятной скоростью будет расти кинопрокат в России. Другой разговор, что американцы готовы вложить до 100-150 миллионов долларов в строительство кинотеатров на нашей территории, потому что они понимают, что эти кинотеатры будут показывать их картины. Нам необходимо, чтобы мы заполняли нишу свою. Я тещу себя надеждой, что через 2 года количество кинотеатров будет около тысячи, и картина, которая правильно прорекламирована, правильно позиционирована, будет окупаться за 2-3 уикенда.

М. БАГДАСАРЯН — Какое положение сейчас у картины «Статский советник», художественным руководителем которой вы являетесь. Она уже закончена?

Н. МИХАЛКОВ — Да, уже практически закончен монтаж киноверсии. Мы сегодня показываем ее руководству Первого канала, а 5 серий телевизионной версии будут готовиться параллельно. В прокат, по-моему, она должна выйти в конце апреля.

М. БАГДАСАРЯН — И примерно, какова стоимость этой картины?

Н. МИХАЛКОВ — Где-то 5-6 миллионов.

М. БАГДАСАРЯН — Затраты на рекламную кампанию на Первом канале входят в эту стоимость?

Н. МИХАЛКОВ — Конечно, входят.

А. СОЛНЦЕВА — А я знаю, что вы скоро поедете сниматься в фильме Алексея Балабанова?

Н. МИХАЛКОВ — Откуда вы так осведомлены?

А. СОЛНЦЕВА — Подготовились.

Н. МИХАЛКОВ — Понятно.

А. СОЛНЦЕВА — У вас там роль бандита?

Н. МИХАЛКОВ — Да.

А. СОЛНЦЕВА — А вы читали сценарий?

Н. МИХАЛКОВ — Гениальный вопрос! Нет, знаете ли, я сценариев не читаю.

А. СОЛНЦЕВА — Ну, некоторые актеры не читают сценарий.

Н. МИХАЛКОВ — А я похож на такого?

А. СОЛНЦЕВА — Я вас спросила, вы мне ответили.

Н. МИХАЛКОВ — А я у вас спросил, я похож на такого?

А. СОЛНЦЕВА — Почему вы так агрессивно на меня?

Н. МИХАЛКОВ — Господь с вами, я шучу, конечно, читал.

А. СОЛНЦЕВА — И как у вас ощущение, интересно?

Н. МИХАЛКОВ — Это такой русский Тарантино, кроваво, смешно, весело и со смыслом. Но я вообще люблю Балабанова, я люблю его и считаю очень одаренным и глубоким человеком. Хотя он порой придуривается, но он образованный и очень хорошо технически вооруженный режиссер.

А. СОЛНЦЕВА — А у вас большая роль?

Н. МИХАЛКОВ — Нет, не очень, там вообще больших ролей нет. Она такая, лоскутная, как одеяло.

М. БАГДАСАРЯН — Скажите, возвращаясь к фильму «Утомленные солнцем-2», кто на этот раз помогал вам работать над сценарием?

Н. МИХАЛКОВ — Вы знаете, у нас довольно большая была компания. Начал я с Рудиком Тюриным, покойным, к сожалению, несколько дней назад ушедшим, замечательный человек был. Работали мы вдвоем, потом работал Глеб Панфилов, мной очень любимый и уважаемый. Мы перелопатили очень много материалов, хроник. Должен вам сказать, что это очень тяжелая штука — выбираться из-под материала, потому что, во-первых, давят стереотипы, а, с другой стороны, давит фактология. И когда стереотипы одни, а фактология совершенно другая, когда ты видишь эту хронику и думаешь «господи, как же можно было эту войну выиграть с этими неоснащенными, непонимающими, растерянными людьми, без командования», я имею в виду 41 год. Это страшное ощущение, честно вам скажу. Потом мы работали с Эдиком Володарским, а после появились Моисеенко и Новотоцкий, Володя и Саша, которые писали «Возвращение».

М. БАГДАСАРЯН — Звягинцева?

Н. МИХАЛКОВ — Да. Я вам должен сказать, что я нашел замечательных друзей, профессиональных, у нас одинаковое понимание юмора. Вы знаете, когда можно полтора часа хохотать и нести какую-то бредятину по поводу какой-то совершенно незначащей детали и это все вместе взятое является частью общего движения по сценарию, хотя разговор идет совершенно о другом. И когда есть возможность разговаривать на том языке, который, может быть, человеку со стороны просто непонятен, это величайшее счастье. У меня так было с Рустамом Ибрагимбековым, с Сашей Адабашьяном, когда мы работали вместе. Так мы работали с Мастроянни, с моими любимыми артистами, с которыми я работаю на уровне нюха собачьего. Это и Володя Ильин, и Олег Меньшиков. Когда понимание бежит впереди объяснения, это замечательно. Я очень счастлив, что нашел таких ребят, что мы нашли друг друга, я бы так сказал.

М. БАГДАСАРЯН — У вас есть ощущение, что вам с молодыми легче, чем с вашими старыми товарищами, например, Рустамом Ибрагимбековым, с которым сейчас осложнились отношения.

Н. МИХАЛКОВ — Да они не осложнились, понимаете. Я то до сих пор считаю, что Рустам здесь меньше всех виноват, что его обманули непорядочные люди. Но это другой разговор. Мне с молодыми легче, это правда.

М. БАГДАСАРЯН — Расскажите, кто будет работать на «Утомленных солнцем-2»? Про актеров, про оператора.

Н. МИХАЛКОВ — Понимаете, актеры те же, и Олег Меньшиков, надеюсь, и Ильин, и Дапкунайте, и выросшая Надя. Не будет артиста, игравшего Рябова. В газетах было написано, что михалковский артист убил двух людей. Даже и в этом моя вина была прочерчена. Он, к сожалению, совершил преступление, понесет за это наказание. Будет много молодых актеров. Я очень надеюсь, что будет сниматься Ефремов Миша. И те, с кем я познакомился за последнее время на съемках у Филиппа Янковского. Оператора я пока не знаю. Паши Лебешева, к сожалению, нет, царствие ему небесное. Такая интересная вещь. Я в «Сибирском цирюльнике» заменил итальянца, замечательного моего друга и оператора Франко Деджакомо. Заменил потому, что все-таки при всей культуре его изобразительной, объяснять, чтобы я хотел, показывая ему сороку, художника или Венецианова. Он понимает это, но все равно разговор идет не на генетическом языке, а на культурном. А почему Венецианов так написал, можем понять только мы. Поэтому я вернулся к Паше, и мы вновь с ним стали работать. Это было счастливейшее время. Здесь, в этой картине, это менее имеет значение. Более того, в военной картине нужно придумывать изображение, потому что это не чисто документальное кино о войне, к которому мы привыкли. Я не представляю себе цветной войны. Вторая мировая война на экране в цвете, я думаю, не только для меня непонятно. Ирак представить себе в черно-белом изображении мне трудно, потому что он весь цветной. По поводу оператора я вел переговоры с великим Стораро Викторио. Ему понравилась идея, но пока сценарий ему не присылал. Но я очень хотел бы найти оператора здесь, но для того чтобы снимать эту картину, ему придется очень подробно и довольно быстро учиться тем новым технологиям, которые существуют в мире.

М. БАГДАСАРЯН — Я должна озвучить два вопроса, которые прислали радиослушатели, пока мы беседовали. Вопрос первый заключался в следующем: «Как культура может бороться с попсой?». Вот такой вопрос пришел от нашего радиослушателя.

Н. МИХАЛКОВ — Я думаю, что он не очень правильно поставлен. Попса — это тоже культура, только попсовая культура. Композитор Артемьев, мой замечательный, близкий друг, обожаемый мною человек, он однажды мне просто объяснил. Мы ставили музыку в картине «Раба любви». Когда убивают оператора Потоцкого, должен был звучать замечательный, чудный, красивый, с виолончелями кусок музыки в сцене с Леной Соловей. Мы его вставляли и переставляли, а потом он убрал всю музыку, и остался только ветер, провода и эта чашечка, которая тихонечко позвякивала у нее в руке. И это было сильней, и это тоже музыка. Дело в том, что любая музыка определяет то время, в котором мы живем. И на Сердючку можно сердиться, но это такое время, когда люди, которые торговали в подполье и делали колготки, легализовали свои деньги, и их вкусы вылезли на поверхность точно так же, как и их бизнес. Поэтому с этим не нужно бороться, запрещать это бессмысленно. Важно в детях с малолетства воспитывать иммунитет. Как говорила моя мама, воспитывать надо, пока поперек кровати лежит. Как лег вдоль, уже поздно. Вот с этого момента им надо прививать те самые истоки той культуры, в которой мы выросли.

М. БАГДАСАРЯН — Наденьте, пожалуйста, наушники, потому что есть телефонный звонок и есть пожелания. Пожалуйста, вы в эфире. Представьтесь, пожалуйста.

— Меня зовут Владимир.

М. БАГДАСАРЯН — Здравствуйте, Владимир.

— У меня, Никита Сергеевич, просьба, пожелание к вам. Очень хотелось бы, чтобы в новой картине «Утомленные солнцем-2» было все максимально исторично, т.е. чтобы не получилось как с фильмом «Штрафбат». Идея была хорошая, но слишком много ляпов, неисторических фактов. Я уважаю создателей фильма «Штрафбат», уважаю актеров, но тем не менее… Чтобы в самом фильме, скажем так, снималось максимум исторически достоверной техники, чтобы там не было Т-34 в 41-м году, чтобы не было танков Т-55, русских, обшитых фанерой, которые играют роль немецких танков. Чтобы немцы не бегали с автоматами, поскольку у немцев на отделение один автомат полагался и т.д. и т.п. Вот хотелось бы, чтобы фильм действительно был историческим. Спасибо.

Н. МИХАЛКОВ — Владимир, я благодарю вас за ваше пожелание. Я совершенно с вами согласен. Вы правы, ляпы серьезно подрывают доверие зрителя. Как говорил Пушкин, художника нужно судить по тем правилам, по которым он делает свое произведение. Я думаю, что если бы картину «Гладиатор» посмотрели люди, которые жили в то время, они режиссера Скотта закинули бы ко львам, потому что нашли бы там огромное количество ляпов. Тем не менее, эта картина производит огромное впечатление и волнует людей. Мне кажется, что этот баланс между тем, что есть правда жизни и правда искусства, когда мы не допускаем явных ляпов, но в тоже время правда характера и психологическая правда персонажей, которые поступают так или иначе, намного важнее. Если картина не волнует человека, но он знает, что там был танк Т-34, который вышел позже, чем в 41-м году, и он знает, что это правда, это нужно, это правильно. Но для меня большее значение имеет, что человек выносит после фильма. Что в нем рождено в результате этого просмотра. И здесь этот баланс сохранять чрезвычайно важно, по-моему.

М. БАГДАСАРЯН — Пожалуйста, Алена.

А. СОЛНЦЕВА — Первый фильм, который после довольно долгого перерыва с вашим участием выходит на экраны, это «Статский советник». Вы были художественным руководителем этой постановки. Насколько вы участвовали в ней, насколько вы помогали Филиппу Янковскому. Вам приходилось его курировать или он был более самостоятелен?

Н. МИХАЛКОВ — Что значит более, он просто был самостоятелен. Я думаю, он когда-нибудь сам об этом расскажет. Вы знаете, я очень артист дисциплинированный. Когда я работаю актером, то не превышаю своих полномочий. Я могу давать советы. Мало того, я как артист могу задавать те вопросы, на которые мне режиссер должен ответить, потому что мне очень трудно играть, если я не верю в конкретные обстоятельства и мне нужно разъяснить, почему я поступаю так или иначе. Но это максимум.

А. СОЛНЦЕВА — Но вы были художественным руководителем?

Н. МИХАЛКОВ — Я считаю, что художественное руководство — это создание атмосферы и условий для режиссера, чтобы он мог выражать свое. Может, кто-то думает, что художественное руководство — это тащить его за уши, чтобы он делал так, как ты хочешь. Это не руководство, мне проще было взять и снимать самому эту картину.

А. СОЛНЦЕВА — Почему вы не стали снимать ее?

Н. МИХАЛКОВ — Я перегорел. Потом у меня уже возникало такое настоятельное желание скорее снимать «Утомленные солнцем» и я не жалею об этом, потому что я потерял бы еще два года, и тогда Надя была бы уже тетушкой и уже странно было бы ее снимать.

М. БАГДАСАРЯН — Никита Сергеевич, чем сегодня живет Фонд культуры, какие проблемы и задачи вы ставите и решаете?

Н. МИХАЛКОВ — Мы поставили глобальную для себя задачу. Это попытка реально поставить вопрос о том, что культура нашей страны настолько географически разбросана. Для нас принципиальнейшим вопросом является максимальное время тратить на то, чтобы демонстрировать людям такое разнообразие фольклора, промыслов, говоров, музыкальных течений, тенденций, которые существуют в России. Есть вещи, которые являются публичными для Фонда. Они более заметны, как новые имена или фестиваль русской культуры в Каннах, День кино и т. д. Но есть вещи, которые не так броски, понимаете. Допустим, сельская церковь или армия и культура, или борьба с наркоманией. Но опять же не публичная пиаровская, а кропотливая, спокойная работа. Я считаю, что сейчас мы начинаем выбираться из трудного положения, потому что все-таки и в Союз, и в Фонд я пришел не в лучшие времена для них. Когда Фондом руководил великий профессор Лихачев, главным человеком в Фонде, кроме него, была Раиса Максимовна Горбачева, супруга нашего тогдашнего президента. Все вопросы в достаточной степени решались легко. Когда мы пришли туда, ручки бронзовые были свинчены в доме. Я не хочу жаловаться, просто я говорю, что надо учитывать, что мы не можем сразу поднять, принять это знамя и нести его на той же высоте. Поэтому огромное количество проблем было связано с тем, чтобы выжить Фонду, он еще к тому же сгорел, чтоб было тепло и т.д. Это серьезная, тяжелая, рутинная, но очень полезная работа. Если нам удастся, мы получили разрешение от президента и от Минфина проводить телевизионную лотерею в пользу Фонда. Причем идея лотереи заключается в том, чтобы после 3-4 тиража показывать, что на это сделано. Чтоб не просто, дайте деньги, а мы будем поднимать культуру. А получил Фонд такое количество денег, а вот, что на эти деньги сделано. Чтобы люди видели, что это не проходит даром. Это не просто бездонный карман абстрактной культуры.

М. БАГДАСАРЯН — Есть одна история, о которой я хотела поговорить. Дело в том, что одна наша соотечественница, которую зовут Анна Марли, подарила кое-что из тех реликвий, с которыми когда-то уехали ее предки из России, Фонду культуры. Я поясню, кто такая Анна Марли. Анна Марли — это та самая женщина, которая стояла рядом с генералом Де Голлем, когда он из великой британской страны обращался к французскому народу. Анна Марли в настоящее время живет во Франции. Она — автор того самого легендарного «Марша партизан». Что делает Фонд еще, в смысле возвращения нам тех имен, которые когда-то исчезли или были насильственно смыты просто из нашей истории?

Н. МИХАЛКОВ — Вы понимаете, я думаю, что самым ярким примером является тот сериал, который я вел и который был инициирован Фондом культуры Еленой Николаевной Чавчавадзе, «крестной матерью» всей этой истории. Если вы видели хотя бы одну серию, вы поймете, о чем идет речь. Это история Колчака, пусть не вся, но мы заговорили о людях, о которых нам в школе рассказывали совсем другое. И Врангель, и Колчак, и Деникин, и казачество. Для меня это не размытость памяти, общаясь с версальскими кадетами или скажем Шмеменем, который был последним человеком, имевшим паспорт Российской империи. Ему наш президент Путин вручил российский паспорт в Марселе, потому что он не брал французского паспорта, но не потому что он неблагодарен Франции, он ей бесконечно благодарен. Он там вырос. Как писал Туроверов, «это мачеха веселая моя». Но он не брал, потому что это было супротив его внутреннего стержня. Я вообще считаю, если бы была моя воля, я бы обязательно создал в Совете Федерации палату из русской эмиграции. Это люди, которые реально сохранили культуру, историю, традицию, язык и т.д. Мне кажется, что они могли бы в какой-то степени умерить несдержанность и глупость, которая иногда звучит в Думе или Совете Федерации. Просто своим видом, своим присутствием своей энергетикой. Мы очень много в этом смысле работаем, потому что в этом отношении к Фонду очень большое доверие у русской эмиграции. Они знают, что мы это не продадим, не потерям, не бросим. У нас проблема с тем, что мы не можем нигде пока это экспонировать.

М. БАГДАСАРЯН — А хранение?

Н. МИХАЛКОВ — У нас хранение есть. Там поддерживается температура, есть депозитарий и там лежат рукописи Бунина и картины — все это охраняется. Но все равно, вы понимаете, я убежден, что иконы должны быть не в запасниках, а в храмах, точно так же я убежден, что все это должно быть показано людям. Люди должны видеть. Туда приходят работать специалисты, но если бы мы могли организовать музей исхода, музей белой армии, музей, посвященный тому же казачеству, тому же ледяному походу. Это же даже больше чем трагедия, потому что когда изгнаны… Вот в этой самой картине о Врангеле, я рассказываю о коне.

М. БАГДАСАРЯН — Я вспомнила сейчас.

Н. МИХАЛКОВ — Артиллерийский конь и эти кони брошены. Вспомните стихи Туроверова «Уходили мы из Крыма»
Среди дыма и огня,
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл изнемогая
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилой
Ожидали мы в бою,
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо,
Покраснела вкруг вода,
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.

Это невозможно высосать из пальца, это стихи, которые написаны кровью, простите меня за эту вульгарность, но это действительно так. Скажем, Туроверов, как певец казачества, нет ни одного стихотворения, за которым не стоит каждая реальная минута его жизни. Поэтому не ценить, не понимать этого — преступно.

М. БАГДАСАРЯН — Можно задать немножко абстрактный вопрос? Вы человек очень энергичный и мы сейчас обсуждали вашу общественную деятельность и как художника, и как продюсера, и как художественного руководителя, и как главу Фонда культуры, а что вас может остановить? В какой момент вы скажите себе: «Все, я умываю руки, опускаю руки, оставляю эту стезю». Что должно случиться, чтобы внутри себя вы сказали «хватит».

Н. МИХАЛКОВ — Это ужасно, когда «все, с этим я больше не связываюсь». Да, я очень не хочу быть связан с тем безобразием, которое творилось там. Но говорить, что я не хочу быть связан с Союзом кинематографистом, было бы нечестно по отношению к тем людям, за интересы которых мы сегодня бьемся. Это действительно так, это не просто слова. Поверьте мне, чтобы потратить 5 лет жизни на это, нужно серьезно испытывать ответственность перед этими людьми. Я не могу себе этого позволить бросить все и уйти. Во мне довольно сильная казачья кровь сибирских и яицких казаков моего прадеда Сурикова, поэтому этого, надеюсь, не будет, по крайней мере, я так сам по себе ощущаю. Но дело в другом. Дело в том, что я могу сказать»: «Вот я это сделал, возьмите и пользуйтесь этим дальше. Мне это дальше не нужно». Это я могу сказать. Я надеюсь, что довольно скоро так и сделаю.

М. БАГДАСАРЯН — Как вам кажется, почему такая большая группа людей не испытывают к вам доверия? Ведь только на съезде было 200 человек.

Н. МИХАЛКОВ — Я вам скажу такую вещь. Отец Бунина замечательно сказал: «Я не червонец, чтобы всем нравиться». Я не претендую на это. Я вам должен сказать откровенно, что и эти люди мне не нравятся. Это справедливо, что они меня не любят, я их тоже не люблю.

М. БАГДАСАРЯН — Это взаимно?

Н. МИХАЛКОВ — Это взаимная нелюбовь, которая связана с тем, что я не принимаю такой позиции, они не понимают моей, ну что делать? Это естественно. Это, может быть, неприятно, но в этом нет ничего криминального. Другой разговор, когда тебя называют «сволочью» с трибуны, это нехорошо. И тут думаю, что это крик души. Но если бы у меня было хоть одно сомнение в том, что я делаю что-нибудь нечестно, я бы об этом задумался. Мне можно сказать, что я в Ульяновской области владею сахарным заводом. А я в Ульяновской области был 2 раза в жизни. Согласитесь, когда у тебя есть такая собственность, как завод, никогда на нем не быть, довольно странно. Но я не хочу на это даже отвечать и тратить на это время. На каждый роток не накинешь платок. У меня нет по отношению к этим людям желания им что-то объяснять, потому что они борются не за что-то, они борются против. Собираться на нелюбви можно и даже можно победить то, что ты не любишь. Только потом выясняется, что и вы любите разные вещи, и вы никогда не будете вместе, потому что, победив то, что вы не любите, вдруг выяснится, что любить то вам нечего. «Один любит арбуз, другой свиной хрящик», — как писал Островский. Поэтому у меня нет даже злости по отношению к ним. Мне, правда, противно слушать всякую мерзость или читать про себя ложь, про откровенную ложь. Но я же понимаю, что меня хотят втянуть в то, чтобы я выяснял отношения, а вот тут этого не получится.

М. БАГДАСАРЯН — Наша беседа подошла к концу, к сожалению. Любите друг друга. Спасибо всем, кто позвонил, всем, кто принимал участие в нашем сегодняшнем эфире. Спасибо, Никита Сергеевич.

Н. МИХАЛКОВ — Спасибо вам.