М. БАГДАСАРЯН — Здравствуйте, это я, Марина Багдасарян, а визави — Леонид Ярмольник. Сегодня, 20 октября, в кинотеатре «Пушкинский» состоится премьера фильма Валерия Тодоровского «Мой сводный брат Франкенштейн», в котором Леонид Ярмольник не только исполнил главную роль, но и выступил в качестве продюсера. Здравствуйте, Леонид.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Добрый день, спасибо за приглашение.

М. БАГДАСАРЯН — Спасибо, что вы пришли. А правда ли, что картина уже имеет награды, и если я не ошибаюсь, Карло-Варского фестиваля?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Да, на Карло-Варском фестивале, это фестиваль группы «А», картина получила главный приз, модный для нашей страны, начиная со времен Тарковского, «Фепреси». Мы получили главный приз критики. Что касается основных трех призов, которые бывают на Карло-Варском фестивале, я проиграл один голос жюри как актер немецкому артисту. Но сам прецедент того, что этот вопрос обсуждался, мне уже приятен. А награда не так важна.

М. БАГДАСАРЯН — А вы видели фильм этого немецкого артиста, тот самый, в котором он участвует?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я не был на фестивале, потому что я в это время находился во Франции, на съемках программы «Форд-Баярд».

М. БАГДАСАРЯН — Вот он, такой весь занятой, и, честно говоря, я даже не предполагала, что он все-таки может вырваться и прийти к нам сегодня. Я этому обстоятельству чрезвычайно рада и давайте делать вид, что я чуть-чуть знаю о фильме, а чуть-чуть не знаю.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Но содержание мы рассказывать не будем.

М. БАГДАСАРЯН — Содержание мы не будем рассказывать. Тем более что, если кто-то хочет узнать содержание, перед тем как пойти смотреть фильм, это нетрудно сделать — вся эта история в обилие развешена в Интернете. Да, это правда. К сожалению, это так. Мне кажется, что в случае с фильмами и со спектаклями надо какую-то интригу оставить.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я Интернет очень люблю, но надеюсь, что не все пользуются Интернетом и все-таки кто-то ходит традиционно в кино. И я считаю, что кино надо смотреть на большом экране, а не на видео и на DVD. Потому что это совершенно другой просмотр, когда ты сидишь в зале, и рядом с тобой люди, ты вдруг о чем-то задумался, отвлекся, а зал тебе не даст возможности отвлечься и в течение всего времени, пока идет фильм, зал тебе помогает быть в курсе всего, что происходит на экране.

М. БАГДАСАРЯН — История, связанная с этим фильмом обескураживает с самого начала, с заглавия, с названия этой картины «Мой сводный брат Франкенштейн». Что это, мистика, не мистика, загадка. Безусловно, есть какая-то загадка. Кто он, этот сводный брат? Что это?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Мы с Валерием Петровичем Тодоровским сговорились приблизительно месяцев 8 или 9 назад, когда картина была уже сделана, что мы никогда, ни под каким предлогом не будем поддаваться на провокацию и рассказывать содержание картины. Ваш вопрос все равно меня провоцирует на то, чтобы что-то открыть. Я могу сказать только то, что в моей жизни было много фильмов, но я никогда так не переживал за то, чтобы картину посмотрело максимальное количество людей. Мне очень этого хочется. Ведь все артисты тщеславные и хотят, чтобы их смотрели на экране, но это не то. Мне кажется, этот фильм на такую тему, на которую я бы хотел, чтобы каждый задумался сегодня. Потому что, по-моему, это самая главная тема сегодняшней нашей жизни, нашего существа, существа наших взаимоотношений, существа нашего завтра. Мы находимся в таком бурном потоке, если употребить слово безнравственность. Безнравственностью я считаю не только безнравственное поведение, а безнравственность в том, что мы о себе не беспокоимся и не заботимся, не думаем, куда этот поток нас принесет. Я все-таки предлагал бы еще побарахтаться и в чем-то посопротивляться. Вот для чего это кино.

М. БАГДАСАРЯН — Мы все равно какие-то вещи будем обозначать и я, наверное, возьму это на себя, для того чтобы слово, данное Тодоровскому, вы все-таки сдержали.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я могу еще какие-то вещи сказать.

М. БАГДАСАРЯН — Непременно, потому что нужно говорить о том, что эта картина неким боком все-таки задевает историю с Чечней.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Нет, вот вы как раз делаете то, чего мы с Валерой ни сделали в картине ни разу.

М. БАГДАСАРЯН — Все, хорошо.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Слово «Чечня» не произносится в картине ни разу, потому что это сделал бы плохой режиссер и плохой сценарист, потому что это не Чечня. Эта Чечня есть сегодня везде, по всему земному шару.

М. БАГДАСАРЯН — Я как раз хотела говорить, что эта Чечня, наверное, в наших душах.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Не в душах, нет. Это Чечня, в которую нас поселило время и отношение и те свободы, которые из слова «свобода» превратили в распущенность и безграмотность. Безграмотность рождает зло. Не зная ничего, ты становишься человеком, нарушающим человеческие традиции, взаимоотношения. Что сегодня происходит? Нет ведь буквальной ненависти, да, чеченского и российского народа, раз уж вы об этом заговорили. Есть безграмотность, мы не уважаем традиций.

М. БАГДАСАРЯН — Своих собственных.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Мы не уважаем своих отцов, дедов и т.д. и т.п.

М. БАГДАСАРЯН — Мы не знаем истории своей.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Мы не знаем ничего. Вот выросло поколение детей в Чечне, которые только умеют разбирать, собирать автомат, там, грубо говоря, писать не все умеют. Я утрирую, но это действительно так. И есть только ощущение того, что в тебя могут выстрелить. Я не хочу об этом говорить, не хочу говорить о войне в таком утилитарном смысле, и название картины пусть никого не пугает. Или, может, пусть пугает. «Мой сводный брат Франкенштейн» — это такое название, потому что Франкенштейн для меня, как для продюсера этой картины и исполнителя главной роли, — это время, с которым нас свела судьба. И для меня, и для вас, и для тех, кто пойдет в зрительный зал. Еще раз повторяю, что, на мой взгляд, наша картина сегодня, по сегодняшнему дню, это больше чем кино. Когда год назад мы эту картину снимали, мы с Валерой все-таки надеялись, что снимаем кино на историческую тему. А случилось так, что события последующих нескольких месяцев сделали это кино.

М. БАГДАСАРЯН — Актуальным.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Ну не то чтобы актуальным, эта тема актуальна всегда. Мы его не снимали по случаю, мы его снимали, потому что накопилось.

М. БАГДАСАРЯН — А оно оказалось до невозможности привязанным к моменту.

Л. ЯРМОЛЬНИК — До бестактности оказалось просто ко времени. Меня это, с одной стороны, пугает, с другой стороны, может быть, это так сложилось. Это какое-то стечение неконтролируемых, неподвластных нам обстоятельств.

М. БАГДАСАРЯН — Есть две фразы из ваших интервью, которые я бы хотела, чтобы вы прокомментировали. Из разных интервью: «От ощущения беспомощности просто выть хочется». Это из одного интервью. И вторая фраза: «Мы с Валерой, имеется в виду с Тодоровским, своим фильмом помогаем Путину». Мне кажется, что эти фразы существуют в неком диалоге друг с другом и в общем, если можно.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я могу даже начать во второго.

М. БАГДАСАРЯН — Если я не очень вторгаюсь.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Просто очень частые вопросы журналистов: «Ну вот, вы такую тему поднимаете, как вы считаете, что нужно делать, как нужно себя вести, как поступать, для того чтобы решить эту самую большую проблему из проблем?». На что я очень просто отвечаю: «Если бы я знал, как эту проблему решить, я бы был Путиным. И тогда бы мне народ доверил вывести его, как Моисей, куда-то. А поскольку я не могу вывести, я не знаю, как ответить на этот вопрос, поэтому пусть Владимир Владимирович думает об этом. А я, как художник, как гражданин, своей работой, своим трудом попытаюсь ему помогать. Потому что очень трудно этот вопрос решить, но для того чтобы ответить на вопрос, найти выход, нужно правильно его поставить, нужно правильно загрузить компьютер правильной программой. Тогда, может быть, нам повезет, и мы найдем выход, поэтому мы только помощники». Но я не хотел бы создавать такую пафосность.

М. БАГДАСАРЯН — Хорошо, а первое? По поводу «выть хочется…»

Л. ЯРМОЛЬНИК — А выть хочется от того, что мы все время, мы как собаки, мы все понимаем, а делать ничего не то что не хотим, мы даже не можем. Все, что не делается, все вроде как через минуту понимаешь, что зря. Ну «минута» я говорю в условиях квартиры. Если это в условиях страны и мира, мы через день-два, неделю понимаем, что сделано не то. Очень много непростительных ошибок, которые влекут за собой человеческие жертвы, невероятную порчу отношений между народами и странами. Это очень трудно и вот эта пришедшая так бурно цивилизация вслед за автомобилями, компьютеризация, Интернет — то, что происходит в Латинской Америке или в Северной Америке в ту же секунду становится известным и на Дальнем Востоке, и в центре России, и в Африке. Вот эта скорость, мы за этой скоростью не поспеваем, мы не успеваем на этой скорости оставаться людьми.
М. БАГДАСАРЯН — А значит, не успеваем на этой скорости жить. Мы с Леонидом Ярмольником будем сейчас говорить о тех людях, которые работали на картине. Но прежде чем мы поговорим об актерах, мы все-таки поговорим сначала о сценаристе, потому что все началось с Геннадия Островского.

Л. ЯРМОЛЬНИК — С букв, все началось, с букв.

М. БАГДАСАРЯН — С букв, да?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Геннадий Островский на сегодняшний день, если кто-то не знает, на мой взгляд, один из самых талантливых сценаристов нашей страны. Я бы его даже в шутку назвал идеологом, ну идеологом не в смысле идеологии, а в смысле идей. Ему приходят идеи в голову, замечательные. У него очень светлая в этом смысле башка. И мы собирались вообще снимать сначала один сценарий, потом другой, все терлись друг вокруг друга — Тодоровский, Островский, я. И вот наше двух- или почти трехгодичное трение закончилось тем, что Гена вдруг, на трех страницах написал историю, которая ему показалась интересной. Показал Валерию. Валера в этот же день показал мне, на следующий день мы встретились втроем, а к вечеру этого дня уже было решено, что Гена садится и пишет сценарий. Он его писал приблизительно полгода, потом мы его еще дорабатывали. Но когда эти листочки мы увидели, то поняли, что больше всего сегодня нам хочется сказать именно об этом. А если это хочется Валере Тодоровскому, если это хочется Гене Островскому, и захотелось мне — мы настолько, как ни странно, разные.

М. БАГДАСАРЯН — Да, но в тоже время запаенные друг на друга.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Нет, если каждому из нас…

М. БАГДАСАРЯН — Хочется одно и тоже…

Л. ЯРМОЛЬНИК — То, наверное, это будет важно всем.

М. БАГДАСАРЯН — А вы встречались раньше друг с другом.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Конечно.

М. БАГДАСАРЯН — На работе?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Нет, с Валерой я не работал никогда. Я всегда завидовал тем артистам, которые у него снимаются, потому что каждый фильм Валерия Тодоровского — это невероятное, на мой взгляд, кинематографическое достижение, это совершенно иной киноязык. Я считаю Тодоровского одним из самых ярких, своеобразных и самобытных режиссеров. Он продолжает, может быть, лучшие традиции российского кино, если хотите, даже советского российского кино. Я из советского беру ту тщательность и ту пронзительность, которая свойственна лучшим примерам нашего кинематографа.
Гена Островский много пишет, и по его сценариям много снимают.

М. БАГДАСАРЯН — Но вы ни разу не снимались?

Л. ЯРМОЛЬНИК — По его сценариям, нет. Думаю, что все это впереди, бог даст, и задумки какие-то есть, планы. Хочется еще сказать, большое спасибо, артистам.

М. БАГДАСАРЯН — Подождите секундочку, подождите до артистов. Потому что возникает вопрос, если вы ни разу не снимались в картине одного и по сценариям другого, что вас свело вместе, как это случилось?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Мир тесен.

М. БАГДАСАРЯН — Ну, понятно, что мир тесен и привет-привет и т.д., но все равно?

Л. ЯРМОЛЬНИК — У нас были планы с Валерой Тодоровским, например, снимать «Камеру обскура» и мы много по этому поводу разговаривали. Потом были планы снимать сериал, и моим условием было — я снимусь в сериале, сделаю исключение, если его будиет снимать Валера Тодоровский.

М. БАГДАСАРЯН — Все-таки для вас это исключение?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Да, я не большой поклонник сериалов. Есть какие-то исключения, которые я сделал, но они персонализированы что ли. Одно исключение я сделал для Дмитрия Месхиева, которого считаю тоже одним из самых лучших режиссеров на сегодняшний день и мне интересно с ним работать. Поскольку он снимал 8 серий, а я недавно закончил картину, которая называется «Принцесса и нищий» (в следующем году пойдет на Первом канале), я сделал исключение еще для Павла Семеновича Лунгина, который снимает для НТВ «Мертвые души», «Ревизор», такие фантазии на темы Гоголя, где я сыграл, надеюсь, что сыграл Плюшкина. Вчера как раз с Хабенским снимались.

М. БАГДАСАРЯН — А Хабенский кого играет?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Чичикова.

М. БАГДАСАРЯН — А кто же в этой истории Ноздрев?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Ноздрев — Абдулов. Он много лет мечтал, он сыграл Ноздрева и, говорят, замечательно, поскольку его сцены уже сняли.

М. БАГДАСАРЯН — А Собакевич?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Собакевич, по-моему, Семчев. Я могу ошибаться, персонажей очень много. Городничий, по-моему, Гармаш.

М. БАГДАСАРЯН — А Коробочка?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Не помню, не помню. Я там артист-эпизодник, мне расспрашивать обо всех неудобно было, да и времени не было, поэтому я не вмешивался. Вот то, что знаю, то сказал, оператор — Сергей Астахов. Поэтому сделал 2 исключения, я говорил о сериалах. Сериалы не люблю, но если бы Валера Тодоровский снимал, я бы снимался. Потому что это был бы сериал по форме, но кино по сути, вот и все. А так у меня всегда есть опасность, что сериал это не очень кино, а я все-таки такой человек, старой, традиционной ориентации.

М. БАГДАСАРЯН — Более того, слишком много примеров того, что сериал по форме оказывается сериалом по сути. Не кино, все-таки не кино.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я бы эту тему не затевал в нашем разговоре, объясню, почему. Потому что это опять-таки время победило жанр или оно создало свой жанр и пусть уже так будет, телевидение это устраивает, зрителей это устраивает.

М. БАГДАСАРЯН — Нет.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Устраивает, устраивает, это вас, может быть, не устраивает. В основном людям так нравится смотреть вот это «ничего», чтобы светился экран, и не сильно все это волновало, а если и волновало, то на уровне того — он ее поцелует — не поцелует, переспят — не переспят, убьет — не убьет, и все. И это все, такая как бы газета.

М. БАГДАСАРЯН — А слышу — картон диалогов, картон образов.

Л. ЯРМОЛЬНИК — А зато, как просто воспринимать. Мы создаем своего удивительного зрителя, не требовательного, не взыскательного. Потом этому зрителю можно «впарить» все, что угодно. Мы его уже создали, этого зрителя, поэтому, возвращаясь к тому, с чего мы начали.

М. БАГДАСАРЯН — Да.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я знаю, что кино, которое мы сделали с Тодоровским, для того чтобы его смотреть, нужно мозгами шевелить и поэтому я хочу спровоцировать остатки тех мозгов, которые не вытравлены сериалами, на то, чтобы, может быть, вместе попытаться думать в одном направлении, чувствовать в одном направлении. Я очень хотел бы, чтобы у нас эта провокация удалась. Я очень хочу, чтобы максимальное количество людей посмотрело это кино. Я бы хотел, чтобы зрители вернулись сами к себе.

М. БАГДАСАРЯН — Оператор на картине, вы говорили, что для этого фильма это особенно важно. Это оператор.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Оператор замечательный. Он из такого значительного, большого кино снял вторую работу. Первая работа была фильм «Любовник» Валерия Тодоровского.

М. БАГДАСАРЯН — С Олегом Янковским.

Л. ЯРМОЛЬНИК — С Янковским и с Гармашом. Это вторая большая работа Сергея Михальчика. Оператор, можно сказать, что он с Украины, но на самом деле он человек мира, в том смысле, что он снимает, его приглашают. Он один из самых приглашаемых операторов в мире. Художественное кино снимается Тодоровским, а вообще он снимает самые красивые, невероятно экстремальные вещи по всему миру, начиная от водопадов, пещер подводных. Он невероятно технически продвинутый человек, мастер своего дела.

М. БАГДАСАРЯН — Но и художественно тоже, наверное.
Л. ЯРМОЛЬНИК — Художественно он такой молчун, он такое очарование. Достаточно посмотреть картину, чтобы было понятно, что от того, как смотрит камера и как она двигается, как меняются кадры — это есть биение еще одного сердца. Это очень важно, когда в картине ты видишь оператора и понимаешь, что он тебе показывает эту историю.

М. БАГДАСАРЯН — Какое-то влияние на Тодоровского в плане подбора актеров.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Как продюсер?

М. БАГДАСАРЯН — Да. Вы оказывали?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Никакого абсолютно. Правило святое, никем не оговариваемое, это изначально было ясно. Я стал продюсером для того, чтобы в принципе сделать этот проект. Но на этом мои функции — найти деньги и обеспечить этот проект средствами, для того чтобы это было — как продюсер заканчивались. Дальше Валера был абсолютным господином всего.

М. БАГДАСАРЯН — Итак, кто же актеры?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Ну как я могу режиссеру, как я могу Валере Тодоровскому предлагать кого-то. Он будет снимать только того, кого он видит.

М. БАГДАСАРЯН — Кого он увидел?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Самый у нас вопросительный персонаж был это Павлик — актер, играющий моего сына. Это Даниил Спиваковский, актер театра имени Маяковского. Замечательный артист, я рад, что нас свела судьба и мы сделали, он сыграл роль, на мой взгляд, удивительно пронзительно, не плакатно.

М. БАГДАСАРЯН — Это его первая работа в кино?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Знаете, я не хочу обижать его предыдущие работы, но он и сам это говорит, если бы он был здесь, он бы кивал головой. Из такого серьезного кино, настоящего, это первый опыт такой серьезный. Надеюсь, что у него счастливое будущее, как у артиста, почти уверен.

М. БАГДАСАРЯН — Еще кто?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Сергей Гармаш, мы назвали и естественно, как можно обойти нашу Каменскую.

М. БАГДАСАРЯН — У вас еще Елена Яковлева?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Лена Яковлева, которая играет мою жену, — фантастическая, удивительная артистка, Я благодарен судьбе, что мне так везет. Счастье с такими партнерами встречаться на площадке.

М. БАГДАСАРЯН — В силу целого ряда обстоятельств вы довольно частый зритель театра «Современник», поэтому Елена Яковлева и Сергей Гармаш — это еще и ваши актеры, как зрителя.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Конечно.

М. БАГДАСАРЯН — Ощущаете ли вы вот это, попадание в свою среду, ту самую?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Когда прихожу в театр?

М. БАГДАСАРЯН — Когда работаете с ними на площадке — то, что в театре вы видите и то, что на площадке. Вы не играли с ними на театральной площадке?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Нет, я так не соединяю. Все намного, на мой взгляд, может я скажу какую-то революционность, а, может быть, наоборот. Все проще намного. Бывают хорошие артисты, бывают средние и бывают плохие. Мы говорим сейчас об очень хороших артистах, о тех, которые продолжают лучшие традиции русской актерской школы. Гармаш — удивительный артист. Лена Яковлева — безукоризненная артистка, у Димы Месхиева, мне посчастливилось, и я снимался, мою жену в другой картине играет Лена Сафонова. Фантастическая актриса. Это такое счастье, когда твоими партнерами становятся не только высокого класса профессионалы, но и артисты, которых ты обожаешь как зритель. В каждом из нас есть зритель, несмотря на то, что я сам хирург, я сам люблю смотреть, как операцию делают мастера.

М. БАГДАСАРЯН — Вы везучий человек?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я очень везучий, мне очень везет. Во всяком случае, все, что связано с моей жизнью в смысле работы, я очень везучий человек. Спасибо судьбе за это.

М. БАГДАСАРЯН — А не ностальгируете, не скучаете по театру, как актер.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Абстрактно.

М. БАГДАСАРЯН — Может, скорее по тому времени, когда вы были актером театра?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Всему свое время, все нужно делать в свое время. Я был счастлив, когда меня взяли в свое время в театр на Таганке, но моя судьба там актерская не сложилась, несмотря на то, что с руками, ногами меня Юрий Петрович Любимов брал. Но такие были постановки, такие спектакли, такие работы, что мне…

М. БАГДАСАРЯН — Вы играли в «Мастере и Маргарите».

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я не считаю это большим достижением в своей актерской судьбе, потому что это не самая раскрывающая меня роль. Я играл Азазело и теперь понимаю, что тогда дико волновался и радовался. Но я до сих пор не могу понять, чего я там сыграл, если честно, потому что это настолько урывочно и настолько знаково. Я играл краску, скажем так, я не играл.

М. БАГДАСАРЯН — Жизнь, биографию.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Да, я все-таки был инструментом в руках большого мастера Юрия Петровича Любимова. Я не жалею об этом, это замечательно, но моя актерская судьба на театре не сложилась и, естественно, у меня долго было, знаете, курице голову отрубили, она все еще бежит. Я рвался, тянуло меня в сторону театра, но жизнь моя так развернулась, что не было вот таких прямых попаданий. Я считаю, что, может быть, моя судьба сложилась бы по-другому, если бы я в свое время пришел к Марку Захарову. Но тоже там не срослось.

М. БАГДАСАРЯН — Срослось в смысле фильма, но не срослось в театре.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Срослось в смысле фильма, и после этого была мысль прийти в театр.

М. БАГДАСАРЯН — Первая работа была «Мюнхаузен», да?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Да. Первая была «Сыщик», потом «Мюнхаузен», они рядышком.

М. БАГДАСАРЯН — Нет, ваша с ним, я имею в виду с Марком Анатольевичем.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Оно единственная.

М. БАГДАСАРЯН — Единственная?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Да, я больше не снимался у Марка Анатольевича, и достаточно — мы создали классическое произведение.

М. БАГДАСАРЯН — Да, произведение роскошное.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Культовое, как сейчас модно говорить. По театру я скучаю, но это абстрактное скучание, я даже еще и не попрощался с ним. Если вдруг возникнет какая-то идея. Просто так выходить на сцену, быть артистом, загримированным в костюме, чтобы мне аплодировали и несли цветы на сцену, этой ностальгии нет.

М. БАГДАСАРЯН — Этой болезнью вы не болеете?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Нет, есть ностальгия по самому процессу. Этот процесс возможен сегодня только с несколькими, как мне кажется, режиссерами, поэтому если, например, завтра Володя Машков начнет делать что-то на сцене, как там — «сниму штаны и побегу за комсомолом».

М. БАГДАСАРЯН — Задрав.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Задрав штаны. Вот с Машковым готов снова вернуться в театр. С Гинкасом готов, но я не буду сейчас перечислять. После того как ты поработаешь, ты поймешь, что ты еще чему-то научился и чего-то достиг. Вот что мне нужно.

М. БАГДАСАРЯН — «Мой сводный брат Франкенштейн» это не единственная киноистория в жизни Леонида Ярмольника, есть еще такой долгострой германовский.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Долгосъем.

М. БАГДАСАРЯН — Долгосъем, да. Картина, которая снимается не один год уже, сколько лет, 5-6?

Л. ЯРМОЛЬНИК — 6-й пошел. Если Алексей Юрьевич, дай бог будет здоров, в том ритме, в котором мы работаем, года 2-2,5 минимум.

М. БАГДАСАРЯН — Расскажите, как вы ощущаете себя на площадке и что за режиссер Герман.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я дал обет молчания. В результате наших сложных человеческих взаимоотношений с Алексеем Юрьевичем я решил не вступать с ним в полемику в средствах массовых информации, к каковым я отношу и радио.

М. БАГДАСАРЯН — Никакой полемики, я не предлагаю вам спорить с Германом.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я могу сказать, что я счастлив, что из всех претендентов на эту роль он выбрал меня. Для меня это высокая честь и я с честью несу этот груз. И я стараюсь делать свою работу как можно тщательнее и быть высокоточным инструментом в руках мастера. У нас очень много разных жизненных установок и принципов, мы очень разные. Может быть, очень похожие, в смысле характеров. Но то, чем я дорожу в жизни, и то, что для меня свято, не всегда свято для Алексея Юрьевича. И это предмет наших человеческих расхождений. Поэтому я бы разделил. Я снимаюсь у гения, это очевидно и доказательств не требуется, но есть еще Герман — человек. Вот с ним у меня есть разногласия, но ничего не бывает отдельно, поэтому иногда второе мешает первому, первое мешает второму. Но я думаю, что мы уже достаточно за это количество лет привыкли управлять, обходиться друг с другом и с этим опытом я, надеюсь, нам легче будет справиться с окончанием этого проекта.

М. БАГДАСАРЯН — Мы ничего не сказали для тех, кто не знает, что это за история. Давайте все-таки назовем литературный материал и то, как это будет называться.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Как будет называться, сказать не могу. Герман еще этого не решил. Это «Трудно быть богом» — любимейшее произведение шестидесятников. Произведение не устаревшее совершенно, это классика по Стругацким. Сценарий написан Кармалитой и Германом. С точки зрения видоизмененности произведения не сильно изменен. Изменена суть, если хотите, они очень талантливо осовременили, в том смысле, что выделяют то, что в этом произведении когда-то нужно было комуфлировать и скрывать. Чуть-чуть смешены акценты, но не авторские, а временные, вот так скажем.

М. БАГДАСАРЯН — Но это никак не подмывает художественность, заложенную авторами.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Ни в коем разе. Это глубочайшее исследование этого произведения с раздвиганием каких-то стенок и проникновением в то, на что были только намеки.

М. БАГДАСАРЯН — Что еще, кто сегодня делает предложения и кто готов вас снимать. Вы часто отказываетесь?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Часто очень. У меня принцип ужасно простой. Я уже не снимаюсь в кино для того, чтобы меня не забыли как артиста. И честно могу сказать, что кино для меня не является средством зарабатывания на хлеб насущный. Не потому что я зарабатываю где-то в другом месте, просто я всю жизнь так много работал, что если я сегодня и перестану работать, то я с голоду не умру. Я всегда работал, за последние 30 лет у меня не было в жизни ни одного отпуска. Я не жалуюсь, это просто замечательно.

М. БАГДАСАРЯН — Вот так, чтобы, извините за грубость, просто полежать на пляжике, ни о чем не думать, этого не бывает в вашей жизни?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Про то, как я люблю лежать на пляжике,. это лучше у моей жены спросить. На пляжике я могу находиться минут 15, ненавижу. Если я на море, то я с аквалангом, я ныряю, я все равно это превращаю так или иначе в какое-то действие. Я не могу лежать на пляже и ненавижу процесс, когда люди лежат и ждут, когда они пересушат кожу и станут коричневыми. Меня это даже раздражает, в этом есть что-то ужасно глупое. Им кажется, что они лучше выглядят, здоровее, а мне так не кажется.

М. БАГДАСАРЯН — Такой цыпленок табака.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я считаю, что белый человек должен быть белым человеком. И потом это очень вредно, это очень скучно, вот и все.

М. БАГДАСАРЯН — Что еще есть в вашей жизни. Я знаю, что в вашей жизни из года в год есть момент возвращения в Щукинское училище. И эта тема, которая мною любима. Обожаю Щукинское училище, потому что оно рождает, некоторым образом воспроизводит, извините за это слово, незаурядных каких-то, совершенно симпатичных, необычных людей, необычных актеров.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Каждая театральная школа кичится тем, что она особенная.

М. БАГДАСАРЯН — А чем ваша особенная?

Л. ЯРМОЛЬНИК — А наша особенная в том, что она выпустила такое количество замечательных артистов. И то, что там преподают, к сожалению, я должен сказать, что преподавали, вот это самое грустное.

М. БАГДАСАРЯН — Вы с курса Юрия Васильевича Катина-Ярцева?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Да. Там преподавали люди, которые легенда сами по себе, не по степени знаменитости, а по степени значимости своей в этой профессии, в этом самом нелегком труде. Читать человека можно научить, писать можно научить. А эти люди учили нас не артистами быть. Они все учили быть людьми. Вот этому меня научил Катин-Ярцев, Алексей Глебович Кузнецов, Александр Анатольевич Ширвиндт, Михаил Александрович Ульянов, Юрий Васильевич Яковлев и т.д. Этот список достаточно большой и я бы никого здесь не выделял. Есть аромат счастья и надежды, когда тебя окружают такие люди. Если ты с ними общаешься, и они тебе отдают часть своей души, это тебя страхует от того, что ты в какой-то момент жизни можешь оказаться негодяем. Вот и все. Извините меня за такой высокий штиль, но театральная школа, мы всегда шутим, всегда конкурирует Щукинское и МХАТ, мы всегда прикалываемся, говорим: «Ну что у вас там во МХАТе, чему вас там могут научить?». Они тоже самое говорят про щукинцев: «Ну а что вы, вы только прикидываться умеете. Такая школа перевоплощения, школа переживания». Ну, вы знаете все эти извечные споры. И я к этому отношусь с позиции своего опыта и возраста, с большим юмором, потому что и во МХАТе — замечательная школа, и в Щукинском. Чем отличается Щукинское? Щукинцы немножко смелее, немножко наглее, немножко бесстыднее.

М. БАГДАСАРЯН — Мне кажется смелость эта, она некоторым образом исторически была заложена Вахтанговым.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Конечно…

М. БАГДАСАРЯН — Еще и потому, что училище-то старше театра. И вот эта смелость того, что я как бы могу, я все могу, я беру эту высоту.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Если говорить о Вахтангове, я же не театровед.

М. БАГДАСАРЯН — А причем здесь это, вы же ощущали присутствие.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я просто могу сказать, например, классическое произведение, если взять «Принцессу Турандот», это сегодня мы смотрим как классику такую незыбленную, а когда-то это было так невероятно по форме и так непривычно, и так здорово. Привито новое ощущение театра, т.е. не боязнь новых форм, отсутствие комплексов по этому поводу, может быть, самая отличительная черта щукинской школы. Они чуть смелее, чуть революционнее. Пользуясь случаем, хочу поздравить Щукинское училище с 90-летием. Очень хочется, чтобы Щукинское училище было не только в наших воспоминаниях, как было хорошо. Я желаю училищу сил, потому что сегодня училищу очень трудно в нашей стране. Очень плохо финансируется, начиная с протекающей крыши, ну нет денег, нет. Ищем какие-то формы. Я надеюсь, что награды, которые правительство и, по-моему, Путин подписал, повлекут за собой еще какие-то более значимые жесты и действия. Нельзя, чтобы потом нас обвиняли в том, что мы потеряли школу. Я хотел бы, чтобы она жила. Надо хранить, это тоже традиции, будет обидно потом, если. Я не пугаю никого и не навожу тень на плетень.

М. БАГДАСАРЯН — Это суровая правда жизни.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Это суровая правда жизни, и я не говорю, что мы настолько беспомощны. Нет, мы поборемся еще. Я хочу, чтобы мы боролись не в одиночку, хочется еще конкретной государственной заинтересованности.

М. БАГДАСАРЯН — А немножко про другое могу спросить. Это понятно, эти мысли и чувства разделяю. Хочу спросить, вот вы играли в одной единственной картине, если я правильно понимаю, со своим учителем, с мастером, Юрем Васильевичем Катиным-Ярцевым. И это как раз «Тот самый Мюнхаузен», да? Что это за ощущение, быть учеником рядом с учителем? Или все сравнивается.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Ничего, никаких. В тот момент, когда ты репетируешь и снимаешься, он для тебя партнер.

М. БАГДАСАРЯН — И все.

Л. ЯРМОЛЬНИК — А он меня этому и научил. Он никакой не Юрий Васильевич Катн-Ярцев, для меня мой учитель был мой партнер, и все. Это самое большое счастье. Он меня научил быть уверенным в том, что я такой же, как он. И он меня научил тому, что я уже умею. Он вселил в меня уверенность, что я уже умею все то, что умеет он. Это опять таки относится вот к этой хорошей актерской наглости и смелости. Для того чтобы освоить эту профессию и поверить в свои силы, нужно все время рисковать, а риск всегда связан со смелостью. Вот смелости этой меня Катин-Ярцев научил.

М. БАГДАСАРЯН — Это такая профессиональная смелость, которая даже наверняка и в жизнь переходит?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Конечно, конечно, это все создает какое-то определенное отношение к людям, к обстоятельствам, безусловно. Это общая такая человеческая культура, наверное.

М. БАГДАСАРЯН — Назовите однокурсников.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Ну, в первую очередь Женя Симонова из таких самых быстрых ассоциаций, из тех, кого знают. Юра Васильев работает в театре «Сатиры», Юра Григорьев, Наташа Каширина, Лена Габиц, Толя Вологдин. Ну не все в равной степени известны широкому кругу, но все они в профессии, все работают и работют замечательно. И еще есть один однокурсник, помните, была печальная история, жуткая, был Стас Жданько?

М. БАГДАСАРЯН — Да, конечно помню.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Вся эта история с Малявиной, это был один из близких моих друзей и был бы таким, вторым Урбанским, абсолютно. Но вот такая глупость, его много лет с нами нет. Вот это мои однокурсники. Мы стали говорить о Щукинском училище, меня тянет в какие-то ностальгические, грустные такие вещи, потому что мы несколько дней назад записывали программу «Театр плюс ТВ». Там многие были — и Костя Райкин, и Ширвиндт, и Макс Суханов, много народу. И мы чего-то все шутили, шутили по щукинской инерции, а потом признались себе, что грусти в этом празднике чуть больше, чем праздника радости. Оттого что очень грустно, что очень многих нет, которые сделали этот день праздником.

М. БАГДАСАРЯН — Вернемся к картине «Мой сводный брат Фрвнкенштейн». Это история, которая хотя и закончилась как съемочная, но еще продолжается и мы, конечно же, желаем долгой жизни этой картине и выхода к самому широкому зрителю. И есть еще история, связанная с Германом. А что еще там, где-то далеко, но уже на подходе?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Если вы говорите о творческих планах.

М. БАГДАСАРЯН — Я не только о творческих планах. О чем вы думаете, что еще вас мучает, чего хочется.

Л. ЯРМОЛЬНИК — Я очень хочу, это самое большое мое хотение, я могу намекнуть, что мы с Валерой Тодоровским запускаем очень большой проект и очень не стандартный и, я надеюсь, что это будет для всех удивительно, это будет своеобразным открытием и взглядом совершенно с другой стороны. Ничего больше не скажу. Это одно. А второе — мечта моя на сегодняшний день, я бы очень хотел, чтобы был осуществлен проект «Камера Обскура» Набокова.

М. БАГДАСАРЯН — С тем же Тодоровским?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Не знаю, я могу вам сказать, что есть одна большая проблема с гениями, я имею в виду Набокова. Очень многие хотели это кино делать и всех останавливало отсутствие сценария, он не получается пока, может быть, есть какая-то загадка Набокова, может, и не получится, не знаю. Так что как только напишется сценарий.

М. БАГДАСАРЯН — И в этой картине вы будете продюсером или актером?

Л. ЯРМОЛЬНИК — Пока не знаю. Я мечтал бы сыграть Горна. А буду ли я продюсером? Если буду нужен как продюсер, я возьму на себя эти функции. Я продюсером становлюсь только тогда, когда никто не рвется на эту должность. Я же не профессионал, я продюсер-любитель.

М. БАГДАСАРЯН — Продюсер-любитель, актер Леонид Ярмольник у нас в гостях, на Радио «Культура». Мы очень рады присутствовать при начале новой истории в нашей с вами жизни и в жизни Леонида Ярмольника. Удачи всем!